Если бы я была художницей, я бы написала такую картину: Раннее
утро. По проселочной дороге идет молодая женщина. Ее босые ноги приятно
касаются, чуть согретого ранним солнышком, песка. Она идет медленно, неуверенно, прислушиваясь к себе. Ее ладонь слегка придерживает живот...
Если бы я была художницей, я нарисовала бы, под ладонью женщины, перевернутого вниз головой, младенца. Это девочка. Ее силуэт просвечивается и видно, как спокойно и радостно ей в чреве матери.
Женщина тоже улыбается своим ощущениям и утреннему солнышку.
Она сворачивает с тропинки, ступает по траве и ее ноги умываются свежей росой.
Кажется, будто женщина на холсте совсем одна, но, если присмотреться, то можно разглядеть прозрачнокрылую стрекозу, порхающую всегда рядом. И еще голубую, сливающуюся с цветом неба, бабочку, едва касающуюся то щеки женщины, то еë волос, то живота... Эти двое и еще, невидимые глазу мелкие жители фауны, — посланцы Ангела Хранителя. Все они оберегают ее, и направляют ее ступни на безопасную от рытвин и ухабов дорогу.
Женщина ступает на берег реки, любуется ее прозрачными водами и читает: Богородица, дева радуйся, Благодатная Мария, Господь с тобой. Благословенная ты в женах, И благословлён плод из чрева Твоего... (если бы я была художницей, мои картины умели бы издавать звуки).
Женщина сосредоточена на молитве и не слышит, что ее кто-то догоняет. Но зритель видит как к ней приближается молодой мужчина (если бы я была художницей, мои картины не только звучали бы, но еще и двигались).
Увидев женщину, он замедляет шаг и старается быть неслышным, чтобы не напугать женщину. Он нежно обнимает еë за плечи, и целует в затылок.
Женщина улыбается, она сразу узнает руки и дыхание любимого...
Этот молодой мужчина — мой сын.
Сын обнимает живот любимой и ощущает легкое движение. Это проснулась девочка, разулыбилась и делает потягусеньки. Ее пяточка упирается в живот матери, и отчетливо ощущается ладонью отца.
Эта просыпающаяся деточка — моя внучка.
Очень скоро я стану целовать ее розовые пяточки... «агу-агу...» ладушки-ладушки... буду завязывать ей бантики... «бабуля-я-я...»... буду читать ей сказки... поведу на балет «Щелкунчик»... куплю ей первые сережки... «ну, ба-а-а!»... А потом будет откровенный разговор об «этом», и первые вздохи, огорчения, слезки... и я буду рядом... мне надо быть рядом, Господи!
Но, если вдруг не успею, то знаю, что рядом с моей внучкой всегда будет мой сын, мудрый, сильный, верный, понимающий, щедрый и любящий ОТЕЦ. А по-другому и быть не может!
Если бы я была художницей, я нарисовала бы, под ладонью женщины, перевернутого вниз головой, младенца. Это девочка. Ее силуэт просвечивается и видно, как спокойно и радостно ей в чреве матери.
Женщина тоже улыбается своим ощущениям и утреннему солнышку.
Она сворачивает с тропинки, ступает по траве и ее ноги умываются свежей росой.
Кажется, будто женщина на холсте совсем одна, но, если присмотреться, то можно разглядеть прозрачнокрылую стрекозу, порхающую всегда рядом. И еще голубую, сливающуюся с цветом неба, бабочку, едва касающуюся то щеки женщины, то еë волос, то живота... Эти двое и еще, невидимые глазу мелкие жители фауны, — посланцы Ангела Хранителя. Все они оберегают ее, и направляют ее ступни на безопасную от рытвин и ухабов дорогу.
Женщина ступает на берег реки, любуется ее прозрачными водами и читает: Богородица, дева радуйся, Благодатная Мария, Господь с тобой. Благословенная ты в женах, И благословлён плод из чрева Твоего... (если бы я была художницей, мои картины умели бы издавать звуки).
Женщина сосредоточена на молитве и не слышит, что ее кто-то догоняет. Но зритель видит как к ней приближается молодой мужчина (если бы я была художницей, мои картины не только звучали бы, но еще и двигались).
Увидев женщину, он замедляет шаг и старается быть неслышным, чтобы не напугать женщину. Он нежно обнимает еë за плечи, и целует в затылок.
Женщина улыбается, она сразу узнает руки и дыхание любимого...
Этот молодой мужчина — мой сын.
Сын обнимает живот любимой и ощущает легкое движение. Это проснулась девочка, разулыбилась и делает потягусеньки. Ее пяточка упирается в живот матери, и отчетливо ощущается ладонью отца.
Эта просыпающаяся деточка — моя внучка.
Очень скоро я стану целовать ее розовые пяточки... «агу-агу...» ладушки-ладушки... буду завязывать ей бантики... «бабуля-я-я...»... буду читать ей сказки... поведу на балет «Щелкунчик»... куплю ей первые сережки... «ну, ба-а-а!»... А потом будет откровенный разговор об «этом», и первые вздохи, огорчения, слезки... и я буду рядом... мне надо быть рядом, Господи!
Но, если вдруг не успею, то знаю, что рядом с моей внучкой всегда будет мой сын, мудрый, сильный, верный, понимающий, щедрый и любящий ОТЕЦ. А по-другому и быть не может!
P.S. На это эссе меня вдохновила «последняя картина» из романа Анны Борисовой «Там».
Мне повезло и я недавно открыла для себя интересного, глубокого,
современного автора. Когда прочла два романа «Vremena goda» (понравился
мне особенно) и «Там», догадалась, наконец, полюбопытствовать насчет
личности писателя. Удивительно (и не удивительно), что автором
качественной прозы оказался не кто иной, как Борис Акунин. Под
псевдонимом Борисовой он написал три книги — две, мною уже названы,
третья - «Креативщик». Борис Акунин признался, что выдумал писательницу
А. Борисову, чтобы попытаться вообразить: каково это - быть женщиной и
смотреть на мир женскими глазами.
Комментариев нет:
Отправить комментарий